Евгений Беляков

 

СИМВОЛ ДРАКОНА

 

 

 

1.

Змей – персонаж очень древний, чуть ли не такой же древний, как и само человечество.

В.Я.Пропп, один из наиболее выдающихся исследователей символов и исторических корней волшебной сказки, показывает[1] как первоначально мотив Змея возник из ритуального «съедения» посвящаемого, при котором он некоторое время оставался в особом помещении («желудке» или «матке» змеи или рыбы, крокодила или кита – все эти животные так или иначе связаны с водой и символизируют первичный хаос).

Там он знакомился с тайными знаниями (отсюда МУДРОСТЬ и библейская «ХИТРОСТЬ» змея), обретает некие мистические предметы, проходит тайные обряды. Затем посвящаемый выходил из этого помещения, и это означало, что он рождается второй раз.

«Так, например, - пишет М.Элиаде в книге «Мифы, сновидения, мистерии», - у папуасов Новой Гвинеи… изготавливается чудовищное создание, называемое Kaiemunu, которое хранится в доме мужчин. Во время инициации ребенка помещают в живот чудовища»[2]. Да и в наше время родители, укладывая спать ребенка, пугают его страшным чудовищем (часто волком – то есть, согласно мифам, Вуком Огнезмием, хотя родители могут и не знать, и чаще всего не знают, КЕМ ИМЕННО они пугают своего ребенка). Де тот придет и съест тебя, коли не заснешь. Со Змеем и съедением связывается у ребенка представление о провале в сон, о подземном мире… В сказках маленький богатырь (Мальчик-с-пальчик) проглатывается Великаном-людоедом. В герое совмещается несовместимое: с одной стороны, он еще мальчик, с другой – уже богатырь, то есть готов стать взрослым.

Библейского Иону поглощает огромная рыба; финского Вяйнямейена в «Калевале» проглатывает дочь Туони, Владыки Иного Мира, маленького Гвиона европейских сказаний съедает Керидвена. Мальчие-с-пальчик из распространенной детской  сказки избегает хитростью этого окончания, но это – вариант для маленьких детей. Все герои съедаемые – маленькие, но проявляющие богатырские задатки, съедающие – старые, дряхлые, и в чем-то напоминающие в той или иной мере Змея-Дракона-Рыбу. В конце повествования мальчик-герой возрождается (рождается, «отрыгивается» или разрубает чрево змея мечом или копьем). 

В ряде сюжетов это происходит как бы само собой, в других от героя для воскрешения стала требоваться собственная активность. Например, в одной китайской сказке витязь бросается в пасть Дракону, обвязавшись мечами. Затем он начинает быстро вращаться и распарывает чрево поглотителя. В дальнейшем герой оказывается с самого начала ВНЕ чудовища – теперь он спасает девушку, которую приносят в жертву Дракону в обряде повышения плодородия…

Такова, согласно В.Я.Проппу, эволюция символа, но в его исследованиях не рассматривается внутренний смысл этого мифа. Такое рассмотрение стоит искать в работах по исторической психологии.

Этот древнейший мифологический и сказочный мотив в рамках аналитической психологии истолковывается так, что помимо биологического рождения человек в своей жизни переживает ещё и личностное (социальное) рождение.

Помню мое принятие в пионеры в 1963-м году. Сначала нас, малышей, завели в Пирнерскую Комнату (то есть некое подобие Чудовища), затем нас вывели, мы прочитали клятву юного пионера (магические фразы, которые НЕЛЬЗЯ ЗАБЫТЬ), подняв руку в пионерском салюте, то есть приподняв ее над головой как оружие, которым сражается (разрубается) Змей. Затем нам повязали галстук – символ пролитой крови, приобщение к большому красному знамени, символу протеста пролетриев-детей против буржуев(царей, помещиков)-отцов: они-то и были Змеем.

Психоаналитик Э.Нойманн, последователь К.Юнга, в книге «Происхождение и развитие сознания», в основном и посвящённой символу Змея, так объясняет смысл уробороса (змеи, кусающей свой хвост). Это, считает он, мужское и женское начала в соединении, рождающем жизнь. Круг уробороса – символ рóдов, Первичного Яйца, из которого возник мир. Это рождение одновременно мира и психики индивида, ещё неразделимой с психикой родителей. Поэтому сражение со Змеем – это война детей с родителями, происходящая в каждой семье в любую эпоху.

Драконоборец – освобождающийся от родительской опеки подросток, превращающийся, но ещё не превратившийся в Личность. У Проппа змей – также элемент ритуала инициации, посвящения юноши во взрослую жизнь.

Ещё у Фрейда в жизни любого народа предполагается ЭПОХА, когда дети восстают против родителей[3]. Неизвестно, однако, происходило ли это НА САМОМ ДЕЛЕ в истории человеческих племен, однако точно известно, что происходит в онтогенезе любой СЕМЬИ, в том числе и современной. Когда рождается ребёнок, он связан сначала сильнее с матерью, а потом и с отцом некоей трудно расторжимой духовной связью, которую психологи называют прама. Эта духовная связь есть ЗАМЕНА физического органа, которым эмбрион связан с матерью – пуповины. Согласно выдающемуся американскому психоаналитику Демозу[4], пуповина и есть прототип Змея,  материнский живот – прототип Рыбы, плацента – прототип Чудовища.

Во время родов (обычных, физиологических) ребенок переживает РОДОВУЮ ТРАВМУ, которую в дальнейшем воспроизводит в силу тенденции к воспроизводству травмирующих ситуаций в каждый переходный критический возрастной период. Так человек рождается «второй раз» в критический пубертатный период, и это-то и отражали обряды и мифы всех народов, связанные с инициацией. Совершенно закономерно «второе рождение» сопровождают образы-символы первого, физиологического рождения: плацента, пуповина, матка.

Это пубертатное «второе рождение» играет чрезвычайно важную роль в развитии человека. Весь сюжет жизни отдельного человека состоит в общих чертах в том, чтобы оторваться от своей генетической семьи и создать свою собственную, новую, повторившись в своих собственных детях. То, как это происходит, определяет очень многое в жизни человека, в том числе – его психическое здоровье.

Ребенок, подросток испытывает амбивалентные (двойственные) эмоции к родителям, что в конечном итоге приводит к РАЗРЫВУ ПРАМЫ, и это символизируется (в обрядах и снах) как БОРЬБА СО ЗМЕЕМ. Причём Змей в этом действе символизирует родительское начало, условно говоря, Отца. Этот процесс имеет две фазы: на первой человек ассоциирует себя с Драконоборцем. Это – фаза «ухода», когда материнское и отцовское начало попирается «подростком-витязем». И на второй фазе, «возврате», он осознает себя ответственным за продолжение рода, то есть сам становится отцом (Драконом).

2.

Первоначально личность, отделившаяся от племени, несла идею тотальной власти-свободы. Рядом с ней не могло быть другой «свободной» личности, а только ассоциирующие себя с ней служители[5]. Это – первичное государство.

Человек-Драконоборец становится служителем или персонификацией Государства, стоящего над всем и вся, в том числе и над самим собой. Тоталитарное государство – это инфантильное, НЕ ОСВОЕННОЕ, отчуждённое государство. Оно требует от индивида САМООТЧУЖДЕНИЯ, превращения в механического исполнителя, в винтик государственной машины. Даже когда властитель может сказать: «Государство – это я», он всё равно закабалён (самим собой, своей неограниченной «свободой»). Это и есть, как мы видим, то, что символизирует Всадник «на кони».

Итак, Московский герб с его прославлением Драконоборца, согласно Нойманну, Фрейду и Демозу, должен трактоваться как символ подростково-юношеского периода в жизни человека или народа, его СРЕДНИМ ВЕКАМ (ведь средневековье есть в судьбе каждой культуры, как и каждого ЧЕЛОВЕКА). Это этап становления отчуждённого государства.

3.

А теперь чуть более подробно о конкретной истории именно «нашего» Драконоборца: св. Георгия. К нам он пришёл, как обычно утверждают, из Византии (хотя, как мы увидим, окончательный образ герба сложился уже в XVI веке под западноевропейским влиянием). В Византию же этот символ попадает, скорее всего, из искусства коптских христиан. В коллекции ГМИИ есть коптская ткань с так называемым св. Георгием, относящаяся к VI-VII веку. Но под копытами коня там… лев. Какое отношение эта вышивка имеет к Георгию? Никакого. Возможно, вышивка принадлежит офитам, предшественникам гностицизма, поклоняющимся Змею как истинному Богу, и потому Змея там не убивают.

А в собрании Лувра есть барельеф (тоже из Египта) с Драконоборцем, на котором копьеносец – с головой сокола, а дракон – крокодил. Святой Георгий в Древнем Египте, оказывается, был прародителем богов и создателем мира Ра (Рэ) – то есть солнцем.

Каждый вечер солнце заходит (умирает) на западе и попадает в пещеру, где течет подводная река, некий подземный Нил. По этой темной пещере, освещая ее сиянием, исходящим от него самого, Ра плывет в ладье (лошадь появилась гораздо позднее), и в какой-то момент встречает подземного змея Апопа, с которым сражается и побеждает. И так происходит каждую ночь.

Но в Древнем Египте есть и другая легенда, предшественница Нового Завета: миф об Осирисе, по легенде, сына Геба и правнука Ра. Осирис – очень темный и таинственный бог. В египетской мифологии в какой-то момент он выдвигается на первое место, затмевая Ра и принимая на себя часть его атрибутов. (В нашу дохристианскую мифологию Осирис попадает как Святогор).

Брат Осириса Сет хитростью заставляет его лечь в гроб и закрывает крышку. Осирис умирает. Итак, миф начинается со смерти Бога (так как можно предположить, что Осирис соответствует Богу-Отцу христианской Троицы). Сет расчленяет тело Осириса на части, и они плывут по течению Нила, застревая в конце концов в ветвях Древа.

Об этом Древе скажу только несколько слов. Это, конечно, не простое Древо, а Мировое, встречающееся во всех религиях. В Новом Завете его инкарнация – крест, а в Ветхом – Древо Познания в Раю. Так вот к этому самому Древу приплыли части тела Осириса.

Тут появляется Исида, сестра Осириса, которая предназначена ему в жены, так же, как сестры фараонов становились автоматически и их женами, чтобы не прерывалась династия, по традиции передаваемая по женской линии (еще со времен матриархата). Исида плывет вниз по Нилу, оплакивая Осириса, который так и не стал ее мужем, откуда ведет начало мотив девственности, - она ищет его останки. Исида – Дева Мария Древнего Египта. Она – волшебница: найдя части тела своего супруга, она соединяет их, поливает магической мертвой водой и они срастаются. Однако оживить заколдованного чарами Сета Осириса ей не удается.

Тогда она превращается в Соколицу и соединяется с мертвым Осирисом (хоть он и мертв, но о его божественной сущности свидетельствует эрекция), зачиная Гора, которому суждено отомстить за своего бога-отца. (Гор при этом принимает на себя некоторую часть атрибутов Ра, он тоже солнечный бог и тоже имеет черты сокола).

Родившийся Гор (как и маленький Христос, а также маленький Геракл) подвергается опасностям: Гора кусает Змея (в переводе: родительское начало пытается умертвить его), но его удается спасти с помощью других богов. Затем он вступает в противоборство с Сетом, которое длится много лет.

Это противоборство в Египетских мифах описывается как борьба за наследственное место Осириса в иерархии богов. Однако некоторые детали показывают, что целью Гора является также оживление Осириса. Египетский миф словно не договаривает каких-то очень важных деталей, которые полностью проясняются только в Новом Завете.

Главная схватка Гора и Сета (египетских аналогов Христа и Сатаны) происходит так. Оба они превращаются в гиппопотамов, погружаются в Нил и начинают бороться. Но гиппопотамы – это те же морские чудовища или Драконы. Где же Святой Георгий? Как это ни странно, это – сама Исида, изготовившая волшебное медное копье, и пытающаяся помочь своему сыну Гору. Сначала ей это не удается, она попадает в самого Гора, но потом она посылает копье точно в цель. (Промах этот многозначителен: как я полагаю, наши законодатели, следуя давней «ошибке» Петра I и западноевропейских герольдов и теологов Средневековья, - тоже посылают копье «не в ту цель»).

В результате побеждает Гор, однако он лишается глаз, хотя потом зрение к нему возвращается (и это – намек на необходимость жертвы). Ему, однако, удается оживить Осириса, не принося в жертву свою собственную жизнь: этот разворот в развитии великой мистерии смог быть «прочитан» только авторами Нового Завета.

4.

И вот из этого-то Древнего Египта некогда и вышел Моисей, унося в своей голове множество мифов и символов. Но там, на территории «плодородного полумесяца», куда он пришел, также был предшественник Драконоборца. Это был месопотамский Энлиль, стремившийся победить своего брата Энки. Отсюда начинается Библия.

И положил Бог, говорит Библия, вражду между людьми и змеями: люди поражают змей в голову (как на нынешнем московском гербе!), а змеи – жалят их в пяту (на московском гербе мы видим у змея длинный, извивающийся хвост с жалом на конце). «Теолого-юридическое», если можно так выразиться, сознание древних иудеев сконцентрировало в Яхве, единственном Боге, черты именно карающего Бога-Судии, каким был в древнем Шумере Энлиль. Соответственно, реинкарнация Энки – Змий, враг, сатана. 

Однако есть ряд существенных отличий. Прежде всего, Энки, а не Энлиль, создал Адапу (Адама). Именно Энки управлял Шумером. Когда Энлиль задумал уничтожить человечество, устроив потоп, как раз Энки-то и спас человечество. Именно Энки выступал за то, чтобы человек обладал знанием, мудростью, Энлиль же настаивал на том, что люди должны в поте лица обслуживать богов (Ануннаков), и никакие знания им, с этой точки зрения, не нужны. И в древнем Шумере Энки вовсе не считался персонификацией зла, скорее, наоборот. Библейский Сатана первоначально выполнял роль судьи или прокурора. Так вот именно такая роль была как раз у шумерского Энлиля, предшественника Яхве. Таким образом, по иронии истории, именно Сатана стал предшественником библейского Бога (что как бы угадали гностики).

Как известно, слово Бог (зевс, иеус, иисус, ягве, йхвх, теус, откуда «теология», деос) родственно «диву» иранцев, а там оно и означало злого духа или Сатану.

Все это отражает амбивалентный характер восприятия Змея древним человеком. Так, например, известен символ двух борющихся друг с другом змей, а также – двойной уроборос, состоящий из двух змей, каждая из которых кусает хвост другой (и этот символ наиболее близок структурно нашему гербу). А в Древнем Египте – мы помним – эту двойственность выражали два гиппопотама: Сет и Гор.

А в древнем кельтском эпосе, когда Луг выбивает в битве в долине Туиред смертоносный глаз Балора, тот открывает Лугу, что он – Балор – его прямой предок, его дед. Лишенный оружия, бессильный, старик говорит: «Смотри! Ты убиваешь самого себя!» Но Луг поднимает меч и сносит Балору голову. И рассказчик, не говоря лишних слов, осуждает его.

А Один, которого можно соотнести с нашим Велесом, рапятый на Мировом Древе (Кресте Животворном), сам пронзает себя копьем («тем самым», которым был пронзен и Христос):

Знаю, висел я

в ветвях на ветру

девять долгих ночей,

пронзенный копьем,

посвященный Одину,

в жертву себе же,

на древе том,

чьи корни сокрыты

в недрах неведомых…

Здесь сам Дракон поражает Дракона, его амбивалентность заключена в нем самом[6].

5.

С символом Дракона в мире древних цивилизаций в период, когда они подходили к времени своей глубокой старости и и смерти, что-то происходило. Драконоборец сам становится Драконом, то есть «отцом». Вместо живой мумии, слугú единственной личности – фараона, вдруг возникают люди, для которых задачи ВСЕХ ДРУГИХ ЛЮДЕЙ оказываются важнее собственных, представители «внутреннего государства», Царствия Божьего, подвергающиеся гонениям от «внешнего государства» - инфантильного Драконоборца. Человек постепенно осознаёт, что СУТЬ ЛИЧНОСТИ – ОТВЕТСТВЕННОСТЬ, «отцовство», которое символизируется, как мы знаем, образом Дракона. Противоречие состоит, однако, в том, что в обществе представлены все фазы личностного роста: и «уход», и «возврат». А В НЕКОТОРЫХ ОБЩЕСТВАХ, например в нашем, первая доминирует.

Египетская и Месопотамская цивилизации, приближаясь к периоду старости, обрели мудрость, как и кельты. В конце концов им было дано многое понять, но – не все…

Настоящее осознание тождества Отца и Сына происходит только в период упадка Древнего Рима (и древнего мира), когда в мир приходит Христос со Своим Новым Заветом. Сначала это понимает горстка людей. Идут годы, десятилетия, столетия. Проходят Средние Века, а круг познавших истину все еще мал…

Но если в Европе многими было достигнуто новое осознание в Новое Время (а нынче, похоже, и уже достигнутое стало забываться, и возрождается символ Драконоборца и на Западе), то Россия, как мы увидим, в этом плане находится еще на уровне европейского XVI века. Но это и естественно, если согласиться с историками, утверждающими, что Российская цивилизация «молода» по отношению к Западу.

6.

Вероятно, можно говорить и о ПРЯМОЙ, непосредственной связи Древнего Востока и Руси, то есть НЕ ЧЕРЕЗ ИУДЕЮ, КОПТСКИЙ ЕГИПЕТ, ВИЗАНТИЮ И ЗАПАДНУЮ ЕВРОПУ.

Например, Энки-Змей на нашей русской почве превратился немножечко в волка, стал Вуком Огнезмием, тем МУДРЫМ волком, из пасти которого исторгается огонь, и который спасает царевну из плена. В этих сказках Волк (в которого превратился Змей) – самый положительный герой. В «Слове о полку Игореве» мы находим упоминание о волке в весьма положительном контексте:

Ах, братья, когда пел Троян,

   одним казалось: белка  

   по древу прыгает,

   другим, что волк  (Огнезмий)

   по лесу рыщет,

   третьим мнилось:

   орел  летит по небу...[7]

 

Реинкарнация Вука Огнезмия – Всеслав Полоцкий «Слова о полку Игореве» – также явно НЕ отрицательный герой.

 

Сей князь

   других князей судил-рядил словно холопов,

   и города им раздавал.

Подобно волку вещему Всеслав в ночи,

   пересекая Хорсу путь, скакал,

   к тьмутороканским стенам,

   а когда

   заутреню ему звонили в Полоцке,

   он звон услышал в Киеве…

 

Очевидно, если снять наносы, там, в глубине народного сознания обнаруживается совсем иное отношение к Змею=Дракону=Волку.

7.

В сознании многих Змей – отрицательный персонаж, так как он соблазнил прабабушку Еву. Разберемся внимательнее в этом эпизоде.

Изгнание из Рая – рождение Личности, в той же мере это – уход из генетической семьи. Это ОДНОВРЕМЕННО изгнание и уход, бегство. Это – второе рождение, которое должен пережить каждый человек.

Рай, как легко понять, был всего лишь одним из вариантов ЧРЕВА ЗМЕЯ, генетическая семья, которую Адам ОБЯЗАН был покинуть, иначе он не смог бы создать собственной.

Если бы Змей не «соблазнил» Еву, то как бы началась мировая история[8]? Желая человеку добра, Бог-Отец не мог надолго и всерьёз запретить человеку стать тем, кем ему предназначено было стать. Только вот РЕШИТЬСЯ на это должен был он сам, потому что создан был СВОБОДНЫМ.

Изгнание из Рая было вторым рождением Адама – его крещением. Вода появляется в крещении как напоминание о Змее, то есть Боге-Отце. Крещение обычного человека – тоже своего рода изгнание из рая, из детства. Обряд инициации, которому в христианстве придается особый, неизвесный древним смысл (о чем еще будет речь ниже).

8.

О втором рождении мы можем прочесть в Евангелии от Иоанна: «Если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия. Никодим говорит Ему: как может человек родиться, будучи стар? неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться? Иисус отвечал: истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится из воды и Духа, не может войти в Царствие Божие».

Очевидно, ритуал второго рождения – крещение, где человек рождается «от воды», где и живёт Змей (или Рыба=Левиафан=Кит, более привычный символ Христа, но нужно помнить, что рыба и змея, олицетворяющие водную стихию, взаимозаменяемы в мифах и сказках). И дальше Иисус продолжает, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что Он ассоциирует Себя со Змеем: «И как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому». Речь идёт о медном Змие, которым Моисей победил нашествие живых змей на свой народ.

Символ спасающего и охраняющего Змея очень древний – на головном уборе Осириса – кобра-охранник. В известном справочнике символов Джона Фоли[9] говорится, что «согласно древнеримскому историку Тертуллиану, ранние христиане называли Христа «Змеей добра». «Змея была олицетворением Христа, равно как рыба, золотой телец и агнец», - пишет Э.Церен[10] в своей книге «Лунный бог». Он также приводит многочисленные примеры Змея на Древе в мифах разных стран и народов. Он приводит также случай, когда некому «фантазеру» в наши дни во время представления страстей христовых привидилось, что «исполнитель роли Иисуса на пути к Голгофе внезапно превратился в змею». Таким образом древние представления хотя и вытеснены, но все еще живут в подсознании людей. Э.Церен сводит все к отражению мифом небесных явлений. Но гораздо интереснее схема, согласно которой существовали оба направления «миграции» символов: с небес на землю и с земли на небо.

Отношение подростка (и юноши) к «предкам», как мы уже говорили, глубоко антиномично. «Уход» от родителей совершается, чтобы самому стать родителем. Поэтому первичное добро, идущее от родителей, преобразуется в самость героя и мы встречаем Змея в двух ликах. К тому же, как говорили древние, и во многой мудрости много печали, то есть и само Древо Жизни (вокруг которого обвивается Змей) – тоже содержит амбивалентность.

Известно также, что масло, которым помазывались иудейские цари (Христос – это помазанник по-гречески), было жиром нильского священного крокодила, то есть священного Дракона. Сам ритуал помазания – это акт создания мистической сопричастности (контагиозная магия), превращающий Иисуса в Священного Дракона. Да и само слово Мессия произошло, по-видимому, от имени священного шумерского варана Мус-хус. Да и крещение обычного человека водой - тоже есть ни что иное как создание мистической сопричастности к драконьему началу (воде), тоже магическое превращение в змея-дракона.

Таким образом, Иисус - Спасающий Змей, побеждающий Сатану (то есть, в частности,  римского императора, незаконно присвоившего себе титул Змея-Помазанника – в некоторых латинских текстах римские императоры называются «христами». Титул «помазанник» (мессия, христос) – обычный, стандартный титул царя рода Давида. Другое дело, что в эсхатологическом мировосприятии евреев Мессия (с большой буквы) – некая уникальная Личность, чудесно сохранившийся потомок исчезнувшего рода древних царей. Римские императоры «позаимствовали» титул иудейских царей, - так они вообще поступали. Соответственно в сознании иудеев они стали Драконами, но уже с отрицательной окраской. И Его, как и Змея-Дракона пронзают копьём: «Один из воинов копьём пронзил Ему рёбра».

И вот ещё факт, который заставляет задуматься. Имя евангельского Пилата переводится как «копьеносец». Случайно ли? Пилат казнит Иисуса, олицетворяющего Истину. Так кто же изображён с копьём на нашем гербе? Неужто Пилат? Или такая этимология имени Пилата – случайность? А поучение Иисуса: «Будьте мудры как змеи» – тоже СЛУЧАЙНОСТЬ?

В христианстве, таким образом, изначально присутствовал символ Драконоборца. Но он был ПЕРЕОСМЫСЛЕН. Единый Бог=Отец+Сын+Дух Святой стал означать не Драконоборца, но Дракона, Который извивается в мучениях под копытами. Потому что Иисус призвал посмотреть на мир уже в новом (личностном) ракурсе ВЗРОСЛОГО человека, который САМ СТАЛ ОТЦОМ. Ведь предназначение каждого человека – стать родителем.

9.

И в этом и состоит та мудрость, которой должен удостоиться посвящаемый, которую искал древний мир, но НЕ НАШЕЛ: это РОЖДЕНИЕ ЛИЧНОСТИ, суть которой – бесконечная ответственность. Древний мир остановился на полдороге, создав чудовищную полуличность, воплотившуюся в тоталитарном властителе. Мистерия обрывалась под самый занавес…

Именно в этом контексте становятся понятными слова Иисуса: «Я и Отец – одно». Иисус, став царем всечеловеческого Царства Божьего, преследует не Свои интересы, но служит народу этого нарождающегося Царства, и потому – идет на Голгофу, спасая его от неминуемой гибели от руки Драконоубийцы-Пилата.

У евреев если и был обычай отпускать пленников, то вряд ли римский прокуратор считал нужным следовать ему. Предложив на выбор помиловать Иисуса или «Вар-Авву», Пилат на самом деле предложил жителям Иерусалима либо отречься от Иисуса как Мессии, как Царя Иудейского, ветвь рода Давида, либо выбрать собственную смерть, потому что имя «Вар-Авва» означает «сын своего отца», каковыми и были все евреи. Символически в тот момент народ Иерусалима выбрал именно «сына отца», который Отцу равен не был (римского императора), но выбор этот не был свободным, а поэтому и не считается. Зато был свободным выбор Христа.

Победа над смертью – это внутренняя готовность в любой момент пожертвовать своей жизнью за своих «друзей», то есть за детей, ради будущего поколения. Для самой жизни необходимо разнообразие, поиски новых путей, а значит – перерывания старых. Это - смерть настоящая, не обряд, не инициация, не игра. Иисус воскрес духовно, то есть, осмыслив, победил смерть

И только тут рождается государь-слуга, взыскующий Святого Грааля, и трагическая мудрость терпкого питья - осознание необходимости жертвы жизнью за других людей: «Нет выше той любви, когда жизнь свою положишь за друзей своих!» А понимание смысла смерти – это победа над ней и над собой. Новое рождение, воскресение в Духе и в Истине. Смертию попирается Смерть. А ведь это все – такие простые вещи; для тех, кто понимает, о чем здесь говорится.

В Западной Европе познали эту истину, и сейчас она превратилась в чудесную сказку для маленьких детей – «Маленький принц». Но в нашем обществе, живущем под красным флагом с черным Драконоборцем, боюсь, эта сказка совсем не для детей. Хотя уже русская литература XIX века – и впервые А.С.Пушкин в своем «Медном всаднике» – постигла суть тоталитаризма. И все же простые люди вновь выбирают своим гербом «царя на кони», и снова и снова в тысячный раз повторяется всё та же мистерия отчуждённого от человека государства, и топчет Пилат-копьеносец Страдающего Христа.

 

Евгений Беляков